Единство и лукавство

Очередной День народного единства неизбежно обострил в российском обществе дискуссию о том, что же есть народное единство сегодня — проще говоря, с кем должен единиться народ. Не говоря уже о том, что в любом государстве опасно учреждать праздники, раскалывающие общество, полезно будет вспомнить, и как этот день был установлен, и где его исторические и политические корни, и для чего он используется сегодня.

Нынешнему дню официально всего 12 лет. Он был учреждён Владимиром Путиным в 2005 году как празднование «окончания Смутного времени».

Абсолютно неслучайно название государственного праздника рифмуется с наименованием правящей партии. Все слова — в одной колоде, в одном рукаве.

Оставим за рамками этой статьи обширную историческую дискуссию о событиях начала XVII века — трагических, кровавых, часто просто диких, которые в большей степени были гражданской войной внутри самой ломающейся России, чем борьбой с внешними интервентами. К этой дискуссии России ещё предстоит вернуться, в том числе для того, чтобы осознать колоссальную разницу между реальным ходом истории и её примитивной пропагандистской эксплуатацией в интересах властей предержащих.

День народного единства пришёл на смену Дню согласия и примирения, который был введён указом президента России от 7 ноября 1996 года «в целях смягчения противостояния и примирения различных слоёв российского общества», до того название государственного праздника оставалось советским: годовщина Великой Октябрьской социалистической революции, только в 1992 году вместо двух выходных дней (7 и 8 ноября) празднующим оставили один (7 ноября).

Государствообразующий для СССР «день Великой Октябрьской социалистической революции», а на деле день криминального большевистского переворота в Петрограде, который уничтожил тогдашнее Российское государство, был большой политической проблемой для властей постсоветской России.

Борис Ельцин в 1991–1992 годах мог выбрать правопреемство нового государства от свергнутых в 1917 году законных властей и тем самым поставить точку в почти вековом государственном разрыве, но не решился. В итоге РСФСР заявила о правопреемстве от СССР, и вопрос о государственной политической оценке событий 1917 года остался открытым.

На фоне социально-экономического кризиса начала 1990-х годов власти не сумели ни осмыслить, ни решить задачу публичного позиционирования корневых государственных праздников. Им показалось, что установленный в 1992 году День принятия Декларации о государственном суверенитете РСФСР (после 2002 года — День России) заполняет нишу государственной политической идентификации, но это была ошибка.

После вторых президентских выборов, итоги которых не были восприняты в обществе как бесспорная победа Бориса Ельцина, победивший всеми правдами и неправдами и чудом выживший президент ввёл День согласия и примирения, которым попытался вытеснить из политического календаря «годовщину Великой Октябрьской социалистической революции».

Не получилось: новый государственный праздник не только не прижился (его отказались принять и противники, и сторонники Бориса Ельцина, коммунисты и антикоммунисты) — он оказался полностью мертворождённым.

Кроме подчинения и покорности самодержавным властям необходима слепая всенародная любовь подчинённых и подданных. Фото: V & R Unipress Gmbh

А государственный праздник, чтобы жить в народе, должен дышать, должен быть подлинным, волнующим, трепетным.

Отстраивая государство в начале второго срока своего правления, Владимир Путин фактически вернулся к теории официальной народности — государственной идеологии Российской империи в период царствования Николая Первого.

Эта теория была сформулирована Сергеем Уваровым 19 ноября 1834 года при вступлении в должность министра народного просвещения в докладе императору «О некоторых общих началах, могущих служить руководством при управлении Министерством Народного Просвещения»: «…Те начала, которые составляют собственность России… без коих Россия не может благоденствовать, усиливаться, жить — имеем мы три главных: 1) Православная Вера. 2) Самодержавие. 3) Народность».

Кратким девизом этой позиции стало: «Православие. Самодержавие. Народность». Триада Уварова служила обоснованием государственной идеологии Российской империи не только при Николае Первом, но и после него.

Важно напомнить, что этот девиз появился как сознательный антитезис девизу Великой французской революции «Свобода, равенство, братство».

Очевидна генетическая связь уваровского девиза с другим имперским девизом, начало которого восходит к Отечественной войне 1812 года: «За Веру, Царя и Отечество (За Бога, Царя и Отечество)».

Владимир Путин, не повторяя триаду Уварова публично, строго следует ей в начале XXI века, встраивая архаичный государственный миф почти двухвековой давности в современный мир. Все его действия — в первую очередь во внутренней политике — строго соответствуют этому имперскому архетипу.

В этом контексте учреждение в 2005 году Дня народного единства именно в день церковного праздника Казанской иконы Божией Матери — совершенно логичное действие по укреплению самодержавной власти нового типа: с телевидением в одной руке и ядерным оружием в другой, при благословлении официальной (можно сказать, совместно правящей) церкви.

Из процесса воплощения триады «Православие. Самодержавие. Народность» при Владимир Путине все эти годы выпадало государственное регулирование «народности», потому как с «православием» и «самодержавием» существенных проблем не возникло. Хотя непубличные, загнанные в подполье процессы, идущие в национальных республиках, могут поставить под сомнение как минимум консенсус в части православия.

Показательно, что восполнением «народной» лакуны в законодательстве Владимир Путин решил заняться перед очередными (внеочередными?) выборами президента, на которые, по замыслу властей, должно прийти много народа, причём народа единомыслящего, безоговорочно поддерживающего действующего «национального лидера».

Властям нужно максимальное сплочение народа вокруг «самодержца» в стране, спешно превращённой в осаждённую крепость, окружённой внешними врагами (потенциальными «оккупантами») и терзаемой изнутри «пятой колонной» (тут два шага до «Лжедимитриев»).

Так, накануне Дня народного единства в октябре 2016 года была выведена в свет идея федерального закона «О российской нации». Проекта закона ещё нет, но его нечёткий пока образ попал на до такой степени подготовленную почву, что первые же ассоциации в головах самых разных людей заставили вздрогнуть даже сторонников православия и самодержавия.

Потому что идея оказалась тревожно похожа на «Один народ, одна империя, один вождь» (Ein Volk, ein Reich, ein Führer). А если вспомнить, это тот самый рейх был Drittes Reich (Третьей империей), на место которой и нынче, как в Средневековье, претендует Москва («Москва — третий Рим»), то параллелей становится слишком много, чтобы они не имели никакого отношения к реальности.

Архетип истории обладает очень мощной силой, только задень — и он выходит на свет в полном своём обличье.

Что объединяет все попытки построить государство, принципами которого являются «Православие. Самодержавие. Народность»?

Необходимость абсолютной покорности народа властям.

Народность — это не внимание государства к людям. Народность — это смирение людей перед властями, полное подчинение личности государству, абсолютный приоритет прав государства над правами человека.

Но кроме подчинения и покорности самодержавным властям необходима слепая всенародная любовь подчинённых и подданных. Любовь до крика, до истерии, до целования портретов. Самодержец должен быть обожаем, окружён восхищением, безгрешен и неподсуден.

Владимир Путин и его окружение создают для него именно такой образ.

Но чем дольше идут «строительные работы», тем очевиднее, что «стройка века» обречена на политический крах.

Что создано за 15 тучных нефтяных лет Владимира Путина в России? Промышленность? Наука? Дороги? Газоснабжение? Авиастроение? Автомобилестроение? Жилищно-коммунальное хозяйство? Здравоохранение? Образование? Культура? Ни одного прорыва, ни одного общенационального достижения. Провал за провалом. Но цены растут каждый день. И власти прямо признают: будет только хуже.

Правительство России стало советом министров-пропагандистов. Правда стала секретной, ложь — публичной.

Для согласных есть «Единая Россия», для несогласных — нацгвардия или эмиграция.

О каком народном единстве сейчас может идти речь в России? О единстве обкраденных с ворами? О единстве садистов с их жертвами? О единстве лжецов с правдоискателями?

Власть в России отдаляется от народа ежедневно, ежечасно, стремительно. Эта пропасть растёт с каждым действием власти. Не видеть эту пропасть невозможно, она траншейными рвами разрубает тело государства, отрезав от него живое общество, отрубая государство от народа.

Вот эту расширяющуюся на глазах пропасть и призваны срастить холодные ржавые скрепы «Православия. Самодержавия. Народности» в новом их прочтении и применении — срастить любой ценой, насильно или добровольно, с кровью и слезами, на страхе и обожествлении. Власти решили сшить куски неживой материи и сделать из неё для себя красивый парадный кафтан.

Пёстрый и фальшивый, как советская демонстрация.

Поэтому за любым новым наименованием государственного торжества в первые дни российского ноября снова и снова мрачно встаёт кровавая тень октября 1917 года.