«Искренность – особый случай в культуре…»

Адольф Николаевич Овчинников:

Адольф Николаевич Овчинников, один из ведущих художников-реставраторов Российского художественного научно-реставрационного центра имени академика И. Э. Грабаря, родился в 1931 г. в г. Карачеве Брянской области. После окончания школы поступил на отделение монументальной живописи Московского художественно-ремесленного училища. Пришел учеником реставратора древнерусской живописи в Государственный исторический музей. С 1956 г. началась деятельность А. Н. Овчинникова в центре имени академика И. Э. Грабаря, где он и работает в настоящее время. А. Н. Овчинников 8 лет подряд приезжал в Псковскую область, в Мелетово, где по ночам (для большего сосредоточения внимания) копировал фрески храма Успения Богоматери XV века. А. Н. Овчинников - один из тех, кто утвердил представление о мировом значении художественного языка Пскова.

Почему Псков не похож на другие русские города? Все говорят – самобытный. Но самобытным может быть, простите, и дебил, неспособный к обучению. Псков же - это одна из великих школ, он был достаточно интеллектуален и мог свободно учиться, зная, что у него ничего не пропадет. По аналогии: русский язык вбирает в себя другие языки и - ничего, живет. Как, собственно, и Псков.

Псков – город особенный, потому что ему постоянно приходилось защищать свою веру, чуть ли не раз в неделю была война. Люди, что называется, и на ночь кольчугу не снимали. И внутри страны были войны. Но это были «семейные» скандалы – вопросы веры: вот тут католики, тут православные. Не только Псков, но и все восточные пограничные города особенно бережно относились к своей вере.

Вот в Новгороде вы можете видеть массу европейского: Септунские врата привезены из Германии, Леможские эмали… Здесь же, в Пскове, это недопустимо, это уже будет духовное предательство. Псков отличает сосредоточенность, делающая его не похожим на другие школы. Идет ли это от амбициозности? Ничего подобного: поскольку Пскову приходилось охранять традиции более напряженно, чем другим внутренним городам, он старался обращаться не к их школам, а к святым местам – Синаю, например, где Иисус ходил. Псковичам нужны были духовные документы, и даже если бы там была плохая живопись, то и в этом случае они были обязаны следовать ей. Псков вырабатывает какую-то свою свободную систему. И хотя, скажем, в Москве профессионализм доводится до невероятия, за ним невозможно ощутить личность.

Почему меня трогает Псков? В Пскове масса течений: и в живописи, и в графике… Главный критерий – это не только профессионализм исполнения, а прежде всего - искренность.

Что такое псковская монастырская культура? Это совершенно не тронутый, по сути, слой, хотя и документально изученный. Этика и эстетика этой культуры - интереснейшие. Раскопали археологи в Пскове нишу в Предтеченском монастыре, нашли иконки келейные. Каждый монах имел личную иконку. И вот странная вещь: вроде бы иногда даже просто написанная, но каждая из них ориентирована на прославившуюся святыню. А поскольку у Пскова была исключительно напряженная жизнь, и без икон он бы тысячу раз погиб, все знали, на что ориентироваться.

Культура была внимательна к персоналию, к его душе. Речь шла о неповторимости души… Над этим размышляли веками. В псковской культуре это отразилось ярче, чем в других, видимо, благодаря сверхнапряжению. Есть у Гумилева такой замечательный термин: пассионарность – способность к сверхнапряжению. Псков прожил свою биографию в постоянном сверхнапряжении, чем не может похвастаться ни один внутренний город. Передышек не было. Поэтому эта культура имеет особую физиономию, она научилась отстаивать себя, понимая свою ценность. Осознавая, что ее потеря – это двойная смерть. И если это псковская икона, то нет ни одной равнодушной (хотя и другие тоже нельзя назвать равнодушными). Но, тем не менее, одно дело - спокойный профессионализм, другое – особенная ответственность.

Надо отметить, что псковская живопись развивалась под особой угрозой. На XIV-XV века падает ожидание конца света. Поэтому идет переоценка ценностей: чего стоит земная жизнь, что есть смерть? Вот псковская икона Рождества, я делал ее реконструкцию. Спросите, почему небо красное? С ума сошли иконописцы, что ли? Везде же синее. Но тут идет речь о том, что Христос воплощается, чтобы человечество не только спасти, но и судить. Это будет Страшный Суд. Поэтому красный цвет - это и цвет Воскресения, и цвет Христовой крови, и цвет Второго Пришествия.

В то время, ту эпоху, приходилось всю эту символику форсировать, что ли. Возникает масса ересей: стригольники, еще что-то. В Пскове было несметное количество партий – московских, немецких, псковских… Сложно не сойти с ума. Но не сошли: помогло понимание самости, самоценности. Ведь Псков был не просто город – огромное государство. В XIV веке он был громадным городом Европы. Псков отличается феноменальным художественным вкусом.

Искренность - особый случай в культуре: и в бытовом плане, и в искусстве это не разделяется.

Псковом я занят особо. Да, он не похож ни на одну русскую школу, зато он в точности похож на фрески Мистры, Афона. Иконописцы учились там. В результате лет через 20-30 все исполняли в точности, только лучше, чем в Афоне. И поверьте, эта моя оценка - не от избытка патриотичности.

Псковичи ничего не брали вмертвую: усваивали, осмысляя. Ведь икона есть повторение всех предыдущих, и, стало быть - эклектика. Но я ни одной одинаковой иконы не видел, тогда как же быть насчет эклектики? А вот как. Псков не принимался за дело до тех пор, пока это не становилось усвоенным. И дело не в амбициях. Когда митрополит Геннадий упрекает псковичей в самомыслии, то старший иконописец Гайтан говорит: «А учители у нас были греческие и других не есть мя». И замолчал митрополит. Ибо от греков и пошла наша вера.

Это не от амбиций, а от любви, которая на опасных поворотах всегда ярче горит. В этом особая ценность именно псковской духовности. И врагам не отдали святыни ради спокойной жизни, понимая, что это - дороже и важнее.

В Мелетово люди приходят, а там нет света. Но даже если церковь осветить, то все равно спрашивают: а что тут есть? А в куполе что? Я сам несколько лет, пока не построил леса, не мог понять, что за три кружка держит пророк Даниил на руке. А это оказались три отрубленных головы казненных отроков Анания, Азария и Мисаила.

Мало того, что фрески умирают с колоссальной скоростью - у них иссяк возраст, и никакая реставрация не в состоянии остановить этот процесс при нашем климате…

Я за свою жизнь 8 храмов скопировал целиком, и половины этих храмов уже нет. Вот почему нужно срочно делать банк копий. Псковскую икону в отрыве от монументальной живописи практически немыслимо понимать. Само по себе копирование позволяет в этот язык вжиться, осмыслить его, описать. Я сейчас как раз пишу по трем псковским храмам. Осталось только Мелетово дописать – для этого много лет приходилось копировать. Идея музея фрески не вызрела у всех как необходимость. О нем мечтают энтузиасты моего типа. Вот у меня, как никому не нужные, стоят рулоны. Всем доказываю, что храмов давно уже нет, что это уже не копии.

Благодаря Михайле Ломоносову был обеспечен царский указ по копированию всех дворцовых и храмовых росписей. Но мы – Россия, по сей день не можем раскачаться и догадаться, что без такого музея нельзя обходиться. Мы сделали музей изобразительных искусств в Москве. Там в копиях - античная, римская, романская скульптура, Византия, Возрождение. И только русскому искусству ничего не досталось. Без этого музея Псков - не Псков.

Записала Тамара ВЕРЕСОВА.

Фото: Сергей ТРАПЕЗНИКОВ.

Публикуя текст интервью с А. Н. Овчинниковым, мы максимально сохранили особенности авторской разговорной речи.