Поэт и бюрократ

Евгений Самуйлов: «Мне не принципиально, откуда появляются средства на издание моих стихов»

Идея этой встречи пришла в голову не мне, а, как ни удивительно, моему собеседнику. Впервые за годы моей работы герой интервью пришел сам. Особый шик ситуации в том, что этим человеком оказался председатель пресс-центра городской администрации Евгений Самуйлов. Евгений Федорович попросил представить его нашим читателям. В качестве поэта.

Неожиданное предложение удивило нас, но и заинтересовало. Любопытство победило паранойю политкорректности, и, надо признать, оправдало себя.

Честно говоря, с самого начала, хотя и прочитав подаренную автором книгу стихов, я не собиралась говорить с Евгением Федоровичем о поэзии (с некоторых пор предпочитаю публично не высказываться на эту тему J). Меня интересовало другое: как чувствует себя «поэт» в кресле «чиновника», да еще в должности, предполагающей некоторый надзор за прочей пишущей братией?

«Я был человеком той системы»

Евгений Самуйлов родился в Пыталовском районе, в крестьянской семье. Его мать не умела читать, а отец был записан во «враги народа», но по счастью, реабилитирован. Уже тогда в деревенских семьях говорили детям: учись, сын, хорошо учись – и уезжай отсюда!

Родительский завет Евгений Федорович выполнил.

Поэтом, говорит Евгений Самуйлов, он был всегда. А параллельно, до кабинета на улице Некрасова, успел побыть главой Пыталовского района, а до того – депутатом областного Совета народных депутатов, а до того – секретарем райкома комсомола, а до того – корреспондентом районной газеты.

- Евгений Федорович, расскажите, как журналист оказался на руководящей работе?

- Надо отдать должное партии, она достаточно грамотно отслеживала профессиональные кадры. Но это был не системный случай. Я заочно учился на третьем курсе, не был даже кандидатом в члены партии, и меня избрали вторым секретарем райкома комсомола, человеком, который как раз отвечает за идеологическую работу. Это было мое первое вхождение во власть, и почти три года я проработал вторым секретарем райкома комсомола.

- Чем Вы занимались в этой должности?

- Круг обязанностей был достаточно большим. Это политучеба, школа политпросвещения, кружки, «комсомольский прожектор» - аналог народному контролю и целый ряд направлений. С одной стороны, это была реальная работа. А с другой… Идеологическая составляющая, конечно, должна быть в каждом деле, но порой доходило до маразмов. Начиная от Пасхи и Троицы, (когда дежурили у церквей, каждый отвечал за свой храм – кто пришел, зачем пришел), до регулярного посещения церковных служб сельских храмов –смотреть, кто ходит и зачем, и о чем батюшки говорят. Извините, грех такой на мне есть. Потом уже много лет спустя, будучи верующим человеком, я в этом грехе покаялся, но я был человеком той системы. Люди по моим докладным запискам получали партийный, комсомольский выговор, вылетали из партии, комсомола или не получали каких-то благ, преференций. Так что работа была разная…

- Какие у Вас были отношения с партией? Вы доверяли ей, доверяли этой идеологии?

- Вы знаете, да. Мне, даже с высоты уже прожитых лет, не кажется это странным. В конце концов, я вырос в той стране. Да, уже в детском возрасте я понимал, что это ненормально, когда мы жили в деревне и, чтобы выжить, прятали от фининспекторов, когда они проводили ревизию в деревне, кур на чердаке, прятали лишнего барана, тайком заготавливали дрова, чтобы зимой топить печку. Тайком, по ночам, где-то на лесных полянах, косили сено и тайком на себе таскали его домой, чтобы прокормить корову, которая кормила всю семью. Потому что официально колхозник мог все это получить только на своих 50 сотках, а это было нереально! Когда мы собирали мерзлую картошку на колхозных полях, после того, как пройдет уборка, собирали яблоки по лесам и ходили сдавать, вырубали лишние кусты смородины, потому что за них нужно было платить налог – я, естественно, понимал, что это не нормально.

Но в то же время, я понимаю, почему мать моя совершенно искренне плакала в 1982 г., когда умер Брежнев. Просто надо было видеть: вот этот голод 1964-го – и 1965 год, когда она впервые получила на руки деньги, совершенно законные, заработанные деньги. И их можно было потратить не тайно. Свезенный в Ленинград и проданный теленок – надо же было на что-то жить – это тоже давало какие-то деньги, но тайком. А тут была официально полученная зарплата… На фоне всех этих процессов, я в то же время жил и воспитывался в том обществе. Я по убеждению вступал в комсомол, я по убеждению вступал в партию. Да, по убеждению.

- Как Вы мотивировали свою идеологическую деятельность? Приходилось ли Вам оправдывать себя?

- У меня не было чувства, что вокруг меня происходит что-то не так. Впервые такие ощущения стали возникать – совершенно отчетливо могу сказать когда – в начале 1980-х гг. Я сначала натолкнулся, а потом стал искать выступления М. С. Горбачева. Потом была «демократическая платформа КПСС», стала появляться информация, которую можно было анализировать. Огромную роль сыграла поездка в ФРГ в составе делегации в 1985 г. Тогда я задался вопросом: войну вроде как выиграли мы? Цена победы – это одно, но результаты – это другое, 40 лет прошло там, 40 лет здесь. Но в тот раз еще я все списал на то, что немцы – такой народ, с большой дисциплиной и пр. Гораздо сложнее оказалась поездка с женой в 1987 г. в Финляндию. 70 лет назад это была окраина Российской империи, не самая промышленно развитая… И по мере накопления информации у меня нарастало если не отторжение, то стремление разобраться, понять, почему это происходит.

- А до отторжения дело дошло?

- Правда в весьма своеобразной форме. В то же время я заработал себе определенное имя в журналистских кругах, мне предложили стать собкором областной газеты. Я выиграл по своему округу первые выборы в областной совет. Мне уже откровенно говорили: «Евгений Федорович, а почему вы не выходите из партии с такими вашими явно ревизионистскими взглядами?». А я говорил: «А вы меня исключите! Если есть такие критерии, по которым меня можно исключить». Я был сторонником и тогда и сейчас той точки зрения, что тогда можно было эволюционным путем выйти из кризиса, в котором находилась страна, и в ином формате пройти 1990-е годы.

- Как Китай?

- Да, может быть, как Китай, может, по-другому. Я убежден, что не будь руководство КПСС таким бездарным, она могла бы использовать свой вес, значение и влияние, управленческий потенциал, чтобы провести реформы.

«Я и сегодня могу лошадь запрячь»

- Как получилось, что из советского в российское время Вы перешли в том же, руководящем качестве?

- Там получилась такая история. В 1991 г., после августа, я выступал на сессиях областного Совета с критикой того, что происходило тогда (в то время район стал перевалочным пунктом для вывоза за границу всего – металла, бензина и прочего, а ввозили «Рояль» в больших количествах), говорил о том, что нужно и чего не стоило тогда делать. Я использовал как трибуну районную газету и писал о том, о чем думал. Перед выборами главы района ко мне стали приезжать руководители предприятий района, говоря, что будут меня выдвигать. Я не отказался. Состоялись принципиальные разговоры в аппарате полномочного представителя президента, в областной администрации, и меня назначили главой района с согласия районного Совета депутатов в 1992 г. Это были трудные годы, но мне за них совершенно не стыдно.

- Как Вы воспринимали власть? Что это было для Вас – просто хорошая работа на селе, или психологическая потребность властвовать, или уверенность, что именно Вы знаете правильный путь и просто обязаны показать его остальным?

- Я действительно в 1992 году полагал, что я – тот человек, который нужен на этом месте. Почему? Во-первых, я родился и вырос в районе, я знал жизнь села, я и сегодня могу лошадь запрячь, корову подоить, отел принять, с косой выйти, за плугом пройти. С другой стороны, три года работы в комсомоле и в газете, годы депутатства в областном и районном советах дали свою подготовку. Я хорошо представлял, как функционирует весь хозяйственный механизм района, знал его сильные и слабые стороны. Я знал и другое – в силу своих личных качеств и убеждений я не смогу преступить закон сам и по возможности не дам это сделать другому. А потом… Знаете, конечно, власть приклеивает к себе, как двухсторонний скотч, затягивает, это само собой. Особенно после того, как в октябре 1993 г. я осознанно распустил сначала городской Совет, потом районный Совет и до выборов новых депутатов в 1996 г. был как «бог и царь». Только от меня зависело принятие того или иного решения. Но я воспринимал это как служение (извините, если высокопарно звучит), если не Родине, то району.

«Там о котельных ни слова нет»

- Чиновник – не самая поэтическая профессия. Как Вы сочетаете бюрократическую работу и стихи?

- Этот вопрос был особенно актуален в те четыре года работы в районе, там была самая не поэтическая ситуация. Но стихи писались и тогда. Даже в самые сложные месяцы поэтическая мысль создавала стихи лиричные по сути, там о котельных, где мазута на несколько дней осталось, ни слова нет. И я за это очень благодарен чему-то там внутри, что меня спасало от разных стрессовых ситуаций. Когда включалась эта мысль, все проблемы, заботы уходили на задний план.

- Не было противоречия?

- Нет, противоречия не возникало. Я рассматривал это как вариант «конверсии».

- Люди воспринимают Вас как поэта или как чиновника?

- Я думаю, больше как чиновника. Хотя очень многие люди знают и об одной, и о другой сторонах моей жизни. Но большая часть воспринимает меня как чиновника, причем как чиновника жесткого, если не сказать жестокого.

- А Вы себя для себя самого определяете как?

- Знаете, если как человек – то как чиновник, причем, как ни банально это звучит, я с удовольствием занимаюсь своей работой, и тогда, и сейчас. Я не считаю эту работу бесполезной, бездарной и ненужной, я уютно чувствую себя в этой шкуре. Но все-таки я могу сказать, что в другой своей части я состоялся как поэт. Но это именно творчество, это не стало источником моего существования.

«Если и с краю пока, то верхней полочки»

- Многие пишут стихи в юности, и, бывает, пишут очень хорошие стихи, но лет в 20-25 плавненько это дело бросают, просто потому, что подходит время прозы. А почему Вы не бросили?

- Почему я не бросил? А я не мог бросить! Я пишу стихи не потому, что я хочу писать, а потому что они пишутся. Я не чувствую здесь противоречия.

- Евгений Федорович, как Вы оцениваете свои стихи? Где ваше место в мировой или российской литературе?

- Я себя оцениваю достаточно высоко. Вопрос в другом – как это оценивают читатели? Насколько я знаю, по отзывам, среди тех, кто читали мои стихи, больше тех, кому они нравятся, чем тех, кому не нравятся. Из всех людей, которые олицетворяются с понятием «псковская литература», думаю, что если я и с краю пока, то верхней полочки. Что касается российской литературы – я не стал бы далеко замахиваться, потому что российский читатель слишком мало меня знает, чтобы ему оценивать меня, а мне – его. Если считать, что средний российский читатель меня оценит как средний псковский, то думаю, я мог бы рассчитывать на свою аудиторию.

«Как бы это ни воспринимали собратья по цеху»

- Далеко не всем поэтам выпадает счастье напечатать свои стихи, да еще отдельной книгой, да еще не один раз. Вам помогает служебное положение?

- Знаете, первые попытки издаться я предпринял через писательскую организацию, она не удалась. Редактор мне сказал: «Евгений Федорович, вашу книгу можно было бы издать, но зачем? Славы она вам не принесет, давайте не будем торопиться». Сам он к тому времени издал свою книгу, славы она ему не принесла, но была издана. Рукопись лежала, а потом так получилось, что моими стихами случайно заинтересовался Виктор Звонков, первый заместитель главы администрации Псковской области. И он помог мне напечататься через Центр народного творчества. Это был единственный случай, когда некоторая помощь со стороны органов власти была мне оказана. Как бы это ни воспринимали собратья по цеху, но это было. Я очень обязан судьбе, что тогда, с помощью Виктора Звонкова, мне профинансировали издание первой книги, тем более, что это был самый большой тираж. У меня появились первые читатели, и с того времени нет проблем. Когда через год я решил, что надо выпустить вторую книгу, оказалось, что есть люди, которые готовы помочь с изданием стихов, потому что им нравится то, что я делаю. В разные годы книги финансировали разные люди. Мне не принципиально, откуда появляются средства на издание моих стихов. Это то, что раньше называлось меценатством.

- А на работе это потом отражается? Вот люди профинансировали вашу книжку, а потом приходят к Вам в кабинет - и Вы должны уже как-то иначе их принять, выслушать, по коридорам провести?

- Ну, вам остается поверить на слово – таких ситуаций не было. Почему? Потому что это или люди, которые в этом просто не заинтересованы, часто это были люди, которые даже не знают, где псковская мэрия находится. Или это люди, которые хорошо знают меня, и знают, что я, скорее всего, занял бы эти деньги, нашел их и вернул, если бы оказалось, что эти деньги давались в расчете на то, что потом я чем-то должен буду поспособствовать.

- Вот в одной из книг Вы говорите «спасибо» господину Гавунасу …

- Да, он участвовал в финансировании двух моих книг. Михаилу Савельевичу в 2003 г. исполнилось 35 лет (я знаю его еще с момента появления в области, с 1996 г.), и я подарил ему сборник стихов. Потом, во время случайной встречи, я услышал, что ему понравились стихи и если мне это нужно, он готов поучаствовать в издании следующей книги, потому что ему это тоже интересно. Я с удовольствием согласился на его помощь, как и помощь других людей, потому что я считаю не тактичным выбирать, чью помощь принять, а чью нет. Если человек искренне хочет помочь – я не вижу в этом проблемы.

- Как Вы находите спонсоров?

- Чаще всего эти люди находят меня сами. Хотя когда-то я обращаюсь к кому-то за помощью, зная этих людей многие годы.

«Шеф пока не хвалил»

- Евгений Федорович, а господин мэр интересуется Вашим творчеством?

- Ну, пока так вопрос в разговоре у нас с ним не стоял, но абсолютное большинство моих коллег знают, чем я занимаюсь. Ничего не могу сказать о Михаиле Яковлевиче, но от своих коллег, точнее, уже читателей, я слышу положительные отзывы.

- Шеф пока не хвалил?

- Шеф пока не хвалил.

- Кто у Вас самый большой поклонник среди коллег?

- Знаете, их много. И, наверное, было бы не совсем справедливо называть одни фамилии и не называть других. Я думаю, что будет больший процент женщин и меньший мужчин. Потому что я говорю в стихах женщинам то, что им не всегда говорят в жизни.

- Вы издаетесь не ради денег, книги не есть для Вас источник существования. А тогда ради чего?

- Во-первых, я не признаю сетований и рассуждений о том, как героично писание в стол – не понимаю я этого самоистязания. Я считаю, что это нормально для пишущего человека, чтобы о том, что ты делаешь, знали другие. Потому что только тогда может быть обратная реакция, ерунду ты делаешь или что-то стоящее. Потом появляются отклики, доброжелательные, заинтересованные. Когда существует эта связь и потребность в моих стихах у людей, это является дополнительным стимулом, адреналином, потому что раз это востребовано, значит, действительно есть смысл этим заниматься.

- Как думаете, лет через сто Ваши стихи будут читать?

- Я не могу сказать, что я задумывался над этим вопросом. Я бы ответил так. Я думаю, что те люди, которым нравятся мои стихи сегодня, эти книги сохранят у себя дома и при случае приобщат к ним своих детей, то есть я вижу жизнь этих книг не однодневной. С другой стороны, нельзя не задумываться о том, что сейчас даже очень серьезные люди говорят о том, что искусство в классическом варианте отмирает и на его место придет что-то новое. Я не любитель такого рода гаданий, прогнозов и прочего. Мне кажется, что люди, традиционно относящиеся к традиционной поэзии, будут всегда. Другое дело, через 100 лет будут ли они читать именно мои стихи или это будут стихи другого псковича, поэта-лирика, который будет им рассказывать о том же, но по-другому, более близко – скорее всего, это будет так. Но, с другой стороны, находим же мы для себя в архивной пыли какие-то удивительные находки! Если мои стихи скрашивают жизнь вполне реальных, живых людей, которые живут сегодня, то мне кажется, что я свою поэтическую миссию выполняю. Возможно, мое предназначение именно в этом и состоит.

Беседовала Светлана ПРОКОПЬЕВА.