Ионыч

Концертом сына знаменитого музыканта Псков отметил 99-летие Михаила Ионовича Ривкина

Парадокс: с Псковом и Псковщиной связаны имена великих русских музыкантов: Римский-Корсаков, Мусоргский, Владимир Дукельский, Мария Юдина родились или подолгу жили тут. В начале ХХ века на сцене Народного дома пели Шаляпин и Плевицкая. В советское время с гастролями бывали Ведерников, Рихтер и Монигетти.Но псковскими музыкантами всё же их назвать нельзя.

Струнная группа оркестра Псковского музыкального училища. В центре в первом ряду М. И. Ривкин. Около 1990 года. Фото из личного архива автора.

В 1990-е, когда я жил в Петербурге, из дома приходили печальные новости: один за другим уходили из жизни люди, которые долгие годы определяли лицо псковской культуры – старшие друзья, Учителя, наставники. Те, кем восхищались; те, кому хотелось подражать; те, к кому хотелось вернуться. Скобельцын. Смирнов. Сапогов. Маймин.

В ряду грустных известий было и сообщение о кончине Михаила Ионовича Ривкина – скрипача, дирижёра, замечательного человека и музыканта.

Седьмого января ему исполнилось бы сто лет без одного года.

Как обычно, на годовщину смерти отца в Псков приехал из Бремена сын дирижёра. Как обычно, он дал концерт с Псковским симфоническим оркестром, вся струнная группа которого – без исключения – либо ученики, либо многолетние коллеги отца. Как обычно, на этот концерт пришли те, кто благоговейно и с любовью чтит память этого человека.

Масштаб личности Михаила Ионовича и его след в истории псковской культуры требуют, чтобы память его жила в нашем городе. И мне бы очень хотелось, чтобы эта публикация стала первым шагом публичной подготовки к юбилейным торжествам.

* * *

Михаил Ионович Ривкин родился 7 января 1907 года в городе Стародубе Брянской губернии в семье дирижёра военного оркестра. Нужно вообразить себе, что значила в то время гарнизонная капелла в жизни провинциального города: это было средоточие местной музыкальной жизни. Парады и торжественные выезды в дни тезоименитств Их Величеств, балы в Благородном и Купеческом собраниях, дворянские съезды, заседания Городской Думы, посвящённые важным событиям… Столетие Бородина и трехсотлетие Дома Романовых… Летние общедоступные концерты в городском саду… И так далее, и тому подобное – что тут перечислять.

Военный оркестр того времени – это не нынешние простуженные трубы. Это вышколенный коллектив с высокопрофессиональным дирижёром во главе.

Такова была среда, где маленький Михаил получил первые опыты высокого искусства.

Был и другой опыт – тоже замечательный и важный. В то время и в той местности ещё существовали так называемые «клезмербанды» – еврейские оркестры, игравшие на свадьбах, танцах и похоронах. Не нужно думать, что это были какие-то халтурщики – членом клезмер-оркестра было стать чрезвычайно трудно, работа эта была престижной и высокооплачиваемой, а музыкальный уровень их был просто запредельным: это были настоящие виртуозы-универсалы, игравшие каждый на нескольких инструментах.

В фильмах Эмира Кустурицы звучит музыка балканских клезмеров. Кстати, коллектив Горана Бреговича, всемирно известного автора музыки к фильмам Кустурицы, так и называется: «The Wedding And Funeral Band» – «Свадебно-похоронный оркестр».

Это так, для полноты картины. Но я отвлёкся.

Так вот, в одном из этих «бандов», получив прекрасное домашнее музыкальное образование, и начал свою карьеру музыканта юный Мойша Ривкин. Он играл на – внимание! – скрипке, трубе, кларнете и ударных. Аранжировки рождались на ходу. Каждый музыкант должен был знать десятки тем и уметь импровизировать. Это был настоящий джаз – по духу, требованиям к исполнителям и месту, которое эта музыка занимала в жизни.

И это была великая школа.

Уже в 1980-е, во время репетиций симфонического оркестра Псковского музыкального училища, Ионыч иногда говорил музыкантам:

- Ведь вы же классные лабухи! Вы же всё можете! На вас же вся Европа будет смотреть!..

Старые клезмерские хохмы. Все смеялись. И веяло старой и почтенной музыкантской традицией.

* * *

Но отец решил, что нужно учиться дальше, получить настоящий профессиональный диплом, и Михаил поступает в Московский музыкальный техникум, а после его окончания – в Ленинградскую консерваторию, где совершенствуется в игре на скрипке у Аркадия Бессмертного (который, в свою очередь, вместе с Яковом Хейфецем был учеником великого Леопольда Ауэра) и симфоническом дирижировании у легендарного Ильи Мусина, основателя петербургской дирижёрской школы, будущего учителя Юрия Темирканова и Валерия Гергиева.

Кстати, в то самое время завязалось его знакомство с молодым Дмитрием Шостаковичем, с которым они были почти ровесники.

…На репетиции Ионыч мог вдруг сказать что-нибудь наподобие следующего:

- Бах, в бытность свою, не выписывал партию контрабаса. Была партия баса, которую исполняли виолончели и дублировал октавой ниже контрабас – поэтому одно из названий этого инструмента – дубль-бас. А порой бас не выписывался вовсе – тогда музыкант должен был уметь импровизировать партию по цифровке.

Настоящая короткая лекция по истории музыки. И то, чем мы занимались, вдруг осознавалось не просто как механическое «исполнение нот», а – в идеале, конечно – как вдумчивое и осмысленное переживание великого наследия мировой классики.

* * *

После окончания консерватории началась серьёзная профессиональная деятельность – молодой дирижёр Михаил Ривкин получает приглашение в Минск. Он работает в Минской филармонии, возглавляет оркестр и, совместно с Иосифом Жиновичем принимает самое деятельное участие в создании первого оркестра белорусских народных инструментов. Это был фактически оркестр цимбал – вот когда пригодилась школа, полученная в «клезмербанде».

Сейчас этому оркестру присвоен статус Национального и академического. Он носит имя Иосифа Жиновича. Роль Михаила Ривкина в его создании незаслуженно забыта.

…Когда началась война, Минск практически сразу же оказался на переднем крае обороны. В одной из первых бомбёжек погибла жена Михаила Ионовича, дети были эвакуированы и оказались в приюте. Отец смог найти и забрать их только после войны. Сам Ривкин был призван в армию, чудом избежал плена и гибели, участвовал в партизанском движении, после освобождения Белоруссии был зачислен в действующую армию, стал военным дирижёром и вместе со своим оркестром дошёл до Берлина.

Все знали, что Ионыч воевал. 9 мая оркестр всегда поздравлял его. Иногда (очень редко) он надевал награды.

Но я не помню, чтобы он когда-то говорил или вспоминал о войне.

* * *

После войны Ривкин вернулся в Минск, нашёл детей, снова начал работать. Так длилось до 1953 года, до начала «дела врачей». Когда «взяли» нескольких знакомых, друзья предупредили его, что он, как многие евреи, находится в опасности. Нужно было срочно что-то делать, желательно – уехать куда-то на новое место. Удалось срочно найти вакансию в Томске.

Когда в конце 1980-х, в разгар наших перестроечных споров о политике возникала «еврейская» тема, последним и самым действенным аргументом порой был такой:

- Слушай, а вот к Ионычу-то ты как относишься?

Все относились хорошо. Его не любить было нельзя. И во «враги русской культуры» его – ну никак! – нельзя было зачислить.

А Ионыч никогда на этот счёт ничего не говорил. Хотя всё понимал, всё видел, всё слышал.

…Получив новое назначение, Ривкин срочно помчался в Москву, откуда забрал поступившего в школу-десятилетку при консерватории сына и они вместе поехали в Сибирь. Томск и Новосибирск – и тогда, и сейчас - крупнейшие культурные центры, столицы русской науки, города с интенсивной художественной жизнью, охотно приняли музыканта. Потом началась «оттепель», опасность репрессий миновала, но работа с местными оркестрами была так увлекательна…

И тут в жизнь Ривкина входит Псков. И – наоборот – в жизнь Пскова входит Михаил Ионович.

* * *

Дело в том, что в 1960-м году открылось Псковское областное музыкальное училище. До этого профессионального музыкального образования в нашем городе никогда не было. В новое учебное заведение стали приглашать специалистов, которые могли бы организовать обучение – да, собственно, и музыкальную жизнь города – практически «с нуля».

Одним из таких людей и стал Михаил Ионович.

Можно ли это себе вообразить: дирижёр и музыкант такого класса приезжает в город, в котором нет ни филармонии, ни концертного зала. Нет музыкантского сообщества. Едва-едва организовано музыкальное училище. Нет традиции концертов классической музыки. Нет ничего, к чему ты привык за свою профессиональную жизнь.

Зато дали квартиру на Яна Фабрициуса, 26. И – возможность работать.

Ионыч искал и находил учеников. Подбирал для них инструменты, договаривался со знакомыми мастерами. Следил за их судьбой, рекомендовал друзьям и коллегам в столицах. Вникал в подробности судеб, мог помочь советом.

Вообще, он был очень человечный. И обладал громадной харизмой и обаянием – без этого дирижёр невозможен. Фактически на пустом месте он создал скрипичную и оркестровую школу, исключительно благодаря ему в Пскове появился свой симфонический оркестр, в репертуаре которого были «Рассвет на Москва-реке» и увертюра к «Сорочинской Ярмарке» Мусоргского, «Карнавал зверей» Сен-Санса и «Снегурочка» Чайковского.

Для этого он привёз огромную нотную библиотеку. Переписывал оркестровые партии – я до сих пор помню его почерк, и было видно, как он меняется с годами: от ясного и чёткого к… тоже ясному и чёткому, но – почерку старого, очень старого человека.

В 1993-м Ионыча не стало. Он похоронен на Мироносицком. Могила посещаема, его помнят. Скоро там будет установлен новый памятник - стараниями и иждивением сына, Александра Михайловича, приезжающего из Германии.

Памятной доски на доме по ул. Фабрициуса, где жил человек, отдавший тридцать лет жизни на то, чтобы в Пскове звучали Гайдн, Чайковский и Моцарт, все еще нет.

Юрий СТРЕКАЛОВСКИЙ.