Марш бездыханных

Когда-нибудь наступит такой день, что вы выйдете на Марш Несогласных. Но не завтра. Завтра вы останетесь дома

Вы, предположим, давно уже не согласны то с тем, то с этим, но никогда не выходите на марши. Вам, предположим, претит ложь, причудливо, так, чтобы казаться правдой, вплетенная в ткань телевизионных новостей. У вас трепетало где-то в груди детское бессильное отчаяние, когда в захваченный террористами театр пускали ядовитый газ, а в захваченную террористами школу пускали снаряд из термобарического огнемета. Вы чувствовали себя обманутым, когда партию, за которую вы собирались голосовать, снимали с выборов. Вам было жаль бабушек, которых надули с бесплатными лекарствами. Вы стояли в московской пробке и ждали, пока проедет со своей мигалкой важный государственный чиновник, накануне вравший публично, будто отменил все мигалки для чиновников. Вы матерились в своей машине чиновнику вслед, зная, что чиновник вас не слышит. И вы весело хихикали, когда стекло машины, стоявшей перед вами в пробке, опускалось и водитель показывал “фак” проносившемуся мимо правительственному кортежу.

Вы давно не согласны много с чем, но никогда не выходите на марши. Вы успокаиваете себя мыслью о том, что работа, которую делаете повседневно, куда больше способствует общественному благу и демократии, чем какие угодно марши. Я знаю, я тоже успокаивал себя такой мыслью. Вы думаете, что дать своим детям хорошее образование и ждать, что образованные дети устроят жизнь в стране справедливо, — лучше, чем выходить на улицу и требовать справедливости.

Вы просто боитесь, в конце концов. И это естественно. Можно восхищаться смелостью людей, не ведающих страха, но нельзя требовать смелости от людей, ведающих страх. Вы боитесь даже не того, что милиционер, вовсе не получивший такого прекрасного образования, какое вы даете своим детям, наварит вам дубинкой по голове. Вы боитесь быть смешным.

Вы думаете, что глупо будете выглядеть в своем красивом пиджаке и своих модных туфлях на площади рядом с писателем Лимоновым, который в одной из книг живо описывает, как трахал на пустыре чернокожего бродяжку. Вы боитесь глупо выглядеть рядом с ним, даже если на сто процентов согласны с лозунгами, которые он выкрикивает сейчас.

Вы боитесь глупо выглядеть рядом с Касьяновым, про которого в вашей компании, когда он был премьер-министром, принято было шутить, называя его Миша-два-процента. Вы боитесь, что приятели станут шутить теперь и над вами, снисходительно пеняя вам за участие в марше политических проституток.

Вы, наверное, с уважением относитесь к чемпиону мира по шахматам Гарри Каспарову; наверное, считаете его неглупым человеком, раз уж он чемпион мира по шахматам; наверное, с удовольствием сыграли бы с ним в шахматы, если бы только он не ударился в политику. Но Гарри Каспаров политик — думаете вы: это же смешно. И боитесь быть смешным.

Еще вы боитесь быть экстремистом. Люди, штурмовавшие Самашки, и люди, стрелявшие по школе из танка, объяснили вам, что ходить по улицам и размахивать флагами — это экстремизм. И вы всерьез боитесь быть экстремистом, потому что вы мирный человек и хотите мира.

И еще вы боитесь стать игрушкой в руках неизвестно кого. Оранжевая зараза… Политические технологии…

Знаете что? Не ходите завтра на Марш Несогласных. Туда пойдут люди, которым плевать на все перечисленные выше аргументы против. Потому что они задыхаются. Я знаю. Я задыхаюсь. У меня есть все, кроме свободы. Но объяснить, зачем она нужна, так же трудно, как объяснить рыбе, зачем нужен воздух.

Валерий ПАНЮШКИН, «Ведомости. Пятница», № 13 (50) от 13 апреля 2007 г.